"...что у меня осталось реально моего – так это мой дневник".

19.11.01

«Надо писичку» – фраза дня. Но не об этом сейчас. А о женских руках. Об их музыкальности. И сам позавидуешь такой пластичности и размеренности движений. Руки делают в воздухе строго определенные движения – это единственный их минус – и с плавностью неописуемой ложатся на стол. <…> Жаль, что всё так и бросится, не дав нормально зацепиться. У меня всё внутри порвано. Те жилы, которые ответственны за моральные и жизненные принципы, убеждения, ценности и устои надорваны невидимой рукой. И теперь всё рвётся наружу, чтобы освободить место другому – не менее важному и нужному. Что у меня осталось реально моего – так это мой дневник. Ему и только ему я отваживаюсь сказать то, чего пока не отваживаюсь или не договариваю или не время еще, как для одного, так и для другого. Как же я держусь все это  время и что меня поддерживает? Я хочу, чтоб на моих похоронах люди не плакали: того, кто вдруг заплачет, выводили бы из комнаты. И так, путем естественного отсева и игры в слабое звено, я не просто думаю – я надеюсь – в комнате осталось хотя бы два человека. И это не те люди, которых мы любим или которые нас любят, а должны быть совершенно нечаянные люди, может быть даже незнакомые. В сторону. Еще ничего реально не приобретя и не потрогав, человек уже боится что-то потерять. Неужели я кому-то нужен в этой жизни? Ой, как раз шесть утра и кто-то по-моему должен вырывать свое тело из клешней тепла и сонливости. Ехать и смотреть на поезда. <…> Раставление точек. Нужных и ненужных. Я хочу, чтоб она сделала движение навстречу. Может быть, тогда бы я всё понял.  Или не всё, а только то, что необходимо понять сейчас. Хватит ли у нее женской смелости и отваги на это. Вскрытие покажет. Мне явно не хватает четкости и определенности. Они нужны мне сейчас как никогда, чтобы помочь разобраться в себе и узнать таки, что такое хорошо и что такое плохо. Тот, второй, кто имеет об этом глубоко уверенное и ошибочное понятие, уже начал процедуру отторжения жизненно важных органов. Сумеет ли она понять меня без слов и попытаться помочь? Я уже готов, чтобы меня взяли за руку и растолковали понятным детским языком, что к чему. И чтоб набрались терпения и приготовились к многочисленным переспрашиваниям. Всё, передаю инициативу в другие руки, в музыкальные руки, поймут ли, что её надо взять и склеить по кусочкам, как разорванное в припадке ревности любовное письмо. Взять и оберегать, и вести, и направлять. Поймут ли без слов, без взглядов, без изменений в запахе, без покраснений и побледнений, без потока писем и без вечерних приглашений?

20.11.01

Я в КПИ, в столовой. Раньше здесь только ели и пили, теперь не только едят, но и учатся. Волна ностальгических воспоминаний. И почему же, когда все так классно и херово одновременно, то и жить по большей части и не хочется. И снова нам подбрасывают надежду. Какое классное у нее сегодня настроение. Улыбается много и смеется тоже сколько же – это добавляет мне сил. Это вытаскивает меня из болотной трясины и из зыбучего песка; это позволяет мне вздохнуть полной грудью и надолго растянуть выдох. Скоро кровь моя начнет просачиваться через кожу на теле в тех местах, где у меня есть жизненно важные органы. Там всё разорвано в невосстановимые клочья и лохмотья – я чувствую это – и как еще только жизнь теплится в этом трижды никому не нужном теле. Сегодня целый день кружится снег. Во все стороны летает – танцует сам с собой. <…> Но все-таки свою жизненную ненужность я сейчас ощущаю не так, как раньше. Оно смутное это чувство, отдалено, загорожено и спрятано глубоко, но когда оно начинает шевелиться, всё остальное замолкает. <…> Да, трудно ей придется со мной, если вообще придётся. Понять то можно, нет, пожалуй, и понять нельзя. А тем более привыкнуть к моему постоянному противоречию самому себе, к бесконечным перескакиваниям с одного на другое, к мгновенным переменам настроения. Осторожничает… После вечерней встряски. Теперь, я чувствую, борьба будет идти за каждый прожитый день, за каждый проведенный час вдали от дома, за каждый не пойманный взгляд, за каждое мгновение, проведенное в одиночестве. Я дал по голове тому третьему, который начал было поднимать свою головешку. Мне и двух с головой хватает. Один – веселый и легкий в общении, второй – замкнутый и угрюмый. Оба кипят страстями, оба на пределе. Боженька начинает сердиться, когда столько раз заглядываешь по ту сторону добра и зла. И что самое странное и сраное, так это то, что любить я меньше никого не стал, а говорят, что даже чувствуют. Ну, раз так, то, наверное, надо поверить. Но не верю. Как там, в песне поётся: «Моей огромной любви хватит нам двоим с головою». Я бы спел: «Моей огромной любви хватит им двоим с головою» или «Моей огромной любви хватит нам троим с головою». Никогда я не был так близок к смерти, как сейчас – суицидом тут и не пахнет. Я просто чувствую её дыхание. И это в то время, когда я стольким людям нужен: один говорит это прямым текстом, другой не говорит, а только бьется руками и ногами, третий, так тот вообще только думает. Молчит и думает. Но как он это делает! Это просто п….ц. Ну, то, что я дьявол – это понятно. Но чтобы в женщине было столько бесовского – это уж увольте. Fuckовченко какой-то. Сколько раз за сегодня я сказал, что у меня все порвано внутри, чтобы не надоесть? Один, два раза, десять? Мало. Прибавьте, умножьте и возведите в степень. И все равно будет мало. Я люблю её всем телом, всеми фибрами своей души, всеми желудочками своего сердца, целой печенью и цельной селезенкой, и даже самим желудком, не говоря уже о почках, которые в этот раз обе – за. Сомневающихся и воздержавшихся нет. Правда есть один воздержавшийся – все время с угрюмым и пониклым видом ходит он. А так все в одном ряду; обувь у всех начищена так, что солнечные зайчики играют на зрачках и все подтянуты даже излишне торжественности самого события. Тут же цитатка из «Идиота» Достоевского: «… но за этого человека я, так сказать, даже жизнью… нет, впрочем, преувеличивать не хочу, - не жизнью, но если, так сказать, лихорадку, нарыв какой-нибудь или даже кашель, - то ей-богу, готов буду перенести, если только за очень большую нужду; ибо считаю его за великого, но погибшего человека!» <…> Просто не верится, что человек, выливающий на тебя пять минут назад ведро отборного дерьма, через мгновение может иметь такое ангельское выраженьице лица. И откуда в них это? Пускай теперь человек сам пошевелит. И не только пальчиками. Писем больше не будет – только взгляды по пересеченной местности. А во взглядах еще ко всему разбираться надо уметь. Да, я слишком забежал вперед, хотя и два раза возвращался проверять, как там идет основная часть восхожденцев. Ну, как она может идти? Без предварительной физ. подготовки, без особого энзузазизма, за своими рюкзаками с едой еле ноги волочат – вот как она идёт. Переход подачи. Спущен мяч? Подкачать. Нет насоса? А может просто нет желания. То, что постоянно откладывается на потом, когда-нибудь вообще произойдет? Ох уж мне это прекрасное потом. «Прекрасное далека, не будь ко мне жестока…»

21.11.01

Тема дня – как взрастить чувство. Всё начинается с семени. С отбора семени. То, что в конце должно называться таким громким и ужасным словом, вначале должно выглядеть совсем невинно. Море несказанных слов. Невинность порождает страшные вещи. «На карте искать тридесятое царство, а вдруг повезет и достанутся визы…» «Так, что я там п....л (говорил) про семя… забыл». Барков. Груб он все же. И не надо его сначала в водичку, чтобы проросло малёха, а сразу в землю, на глубину, в холод, в темноту – сильнее будет. Научится бороться и выживать. И вот оно пробилось сквозь толщу и увидело свет. А свет увидел его и подумал, что с ним делать. Раздача шансов была закончена еще  неделю назад. И что тут будешь делать? Вот откуда они берутся эти исключения, эти невинные исключения…<…>

22.11.01

<…> Но как же абсолютно все так шатко и покобелимо. Я цепляюсь непонятно чем, непонятно за что. Подальше, подальше, подальше отсюда. В горы на горном велосипеде. И чего же ты хотел? Не успокоенности? Получи её. Никогда во всю свою сознательную жизнь, не находился я на таком перепутье и не стоял перед «таким» выбором. Жизнь мне еще и выбор предоставляет, но делает это как-то не искренне – как будто швыряет мне его. Вся беда как раз и в этом. Скоро ассортимент достигнет такой широты, что люди попросту  не будут знать, что же им выбрать. И чего же мне хочется от моей новой жизни – новых ощущений? “Not enough time for all that I want for you…”

23.11.01

То, что должно было войти в письмо, но в силу каких-то, вероятно очень сильных причин, не вошло. Разговор, конечно, состоялся и очень жесткий. Мне таких разговоров не хватало 8 лет. И это нормально: люди молчат столько времени, а потом в одночасье выплескивают друг на друга столько всего. Но стоило утром заняться с ней сексом и приговор смягчен и смягчен непозволительно. Вот какая штука получается. Я всё-таки более урод, чем не урод. Хотя и воспитывался в нормальной семье. Откуда же во мне «такое» и в «таком» количестве? <…> Дьявол. Ну, так и я тоже не без этого. Осталось прорвать только последние поверхностные бастионы, ответственные за мой, еще пока сносный внешний вид. Я сам и только я вырываю из стены кирпичики и вставляю на их место прессованные соломенные тюки. И когда весь дом будет состоять сплошь из соломы, можно будет поджигать. Или достаточно одного жаркого взгляда, чтобы он весь рассыпался? И почему же я так часто в последнее время думаю о смерти? Как она близко в этот раз ко мне подобралась – я прикладываю возле разных частей тела зеркальца и всякий раз на нём остаются маленькие морозные узорчики. Что, не хватает лишних рабочих рук в аду? Так, наверное. И что же я там буду делать? Бросать уголь или тела в топку или в печку? Это мы можем. Следить за тем, чтобы все строго по расписанию принимали отварные дьявольские зелья? Тоже думаю, что смогу. Я думаю, если боженька есть, то он сам мне найдет там работу, да еще и предоставит на выбор две или три должности, чтобы я мог сам определиться. Но прежде прах. Кремировать. И развеять прах по ветру в тех местах, где раньше ничего не росло. Если кто заплачет – выводить из комнаты для отпевания и отпивания (кроме отпевания, комп «выдал» вместо слова отпивания (которого просто нет в русском словаре) следующие слова на замену – отбивания, отпирания, отливания и отшивания – просто красавец!), до тех пор, пока я не останусь один. Тех, кто по каким-то причинам плакать ну никак не собирается, стараться обидеть до слез или рассказать какую-нибудь умилительнейшую дежурную историю или наоборот, что-то до того смешное, да так чтобы смех до слез. Вот так всё и должно происходить. Внесите в заповіт.

24.11.01

Всё. Книга прочитана и заняла свое место на полке. Обещанного в три короба удовольствия по прочтении так и не получено. Те слова, взгляды и томительные паузы, которым сначала не придаешь значения и особо не задумываешься над смыслом, сейчас как в пазлах, сами приходят на ум и уверенно занимают свои места в общей картине распознаваемости. Оказалось все еще проще, чем казалось сначала. Отталкивающе просто. Именно поэтому внутри у меня начинает все успокаиваться и заживать. И все-таки чувство облегчения и облегченности есть. Оно не может не есть. То, что прилипло ко мне – наконец-то оторвалось и теперь я пытаюсь справиться с собой, чтобы не улететь. Губы? Ну, так останутся навсегда на наших губах, хоть и запах был предварительно вытерт. Наивные. Всё. Ставим толстую и жирную… запятую. А вы подумали точку? Ха-ха три раза. Я ей признался в стольком, что никому за всю свою жизнь и никогда не признавался. А она еще просит меня о чем-то ей рассказать. Только мои письма можно перечитывать по несколько раз и находить там всё новое и новое. Тот мир, который она сама подобрала под себя, оказался таким же черным и наполовину пустым, как и те одежды, которые она сознательно выбрала для себя. Великое искусство обольщения. Теперь очередь лохонуться была предоставлена ей и она сполна ею воспользовалась. И что мы имеем от ее мира? Ну, во-первых, великий и могучий черный цвет – некая аура не пробивной таинственности, напускной, конечно же, с ног до головы. <…> Я помог ей вознестись до некоторых высот, и теперь ей будет больно падать. Ну что ж, не буду ее во всем винить – в тайне надеясь, что все еще джентльмен. <…> То, что она для себя понапридумывала и что сама не в силах понять, пускай теперь разгадывает сама. Я то думаю, что в такой темноте и в таком полумраке, соседствующем с темнотой, более чем легко заблудиться. Елки-метелки,  да еще и книжек не читает. А зачем? Такой богатый жизненный опыт. Да, богатый жизненный опыт. Она думает, что его достаточно, чтобы понимать некоторые вещи. Нет, иногда он даже вредит. <…> Изначально ей не надо было казаться такой сложной для меня. Это было лишнее. Наоборот, простота дает намного больше пищи для размышлений. Она никогда не разгадываема. А сложность просто разматывается как клубок, вот и все. И всем известно, что мы будем иметь в конце – ниточку и пустоту. Так рано или поздно всё равно должно было бы произойти, раз уж так оно все в начале началось. Не понимала девочка, что в моей компании даже спокойно в сторону посмотреть нельзя. <…> Ёптиль, так может она ведьма. Всё время дает понять, что стоит чуточку дороже, чем мы думаем и обычные методы подхода ей просто не подходят. Боже ж ты мой, как ей будет не хватать моего общения. Она умрет, но понарошку, как умеет это делать. Так как выработала и научила сама себя. От перебора напускного я понял теперь, откуда эта музыкальность рук. После разгадывания нет – а должна была бы быть – и тени удовлетворения. <…> «А эта фраза» о  гремучей важности чего бы вы думали – чувства собственного достоинства. Когда остается на тарелочке последний мандарин или яблочко, и ты совершенно нечаянно его съедаешь, не задумываясь о последствиях, то приходят и вырывают тебе сердце взглядом. <…>

25.11.01

Нет, я определенно всё-таки урод. В большей степени урод, чем не урод. Потому как оставляю для себя мысли, о которых никому не говорю. «Он твой мальчик, ты его девочка, он обманщик, да и ты не припевочка». Говорится одно, думается другое, а хочется совершенно третьего. «Ты не понимаешь, куда впутываешься – я порву тебя» - говорит она. Так, когда нас в последний раз рвали? Лет 7-8 назад. Шрамов даже не осталось, раны, помнится, затянулись очень быстро. «Я их по запахам узнаю по влюбленным». Страшной притягательной силой обладает запретный плод. Настолько он запретен, что исходя по своим естественным щелям пленительным соком, даже прикоснувшись к нему, собой уже не владеешь. Нет, определенно она шаманит, так как, наверное, ведьма, а что, мы можем полюбить ведьму? Можем, можем. Еще как можем. Заставляет думать о себе. И я не могу полностью от нее отказаться. Я думаю, что я отказался от души, но я не думаю, что отказался от тела. Вот теперь то и начинается настоящая игра. Теперь я – хамелеон. И надо проучить эту женщину или погибнуть в неравной борьбе малой кровью – самим собой. Интересно мне будет выражение ее лица, когда я смогу крикнуть ему: мне на х@й не нужна твоя душа и то, что может быть спрятано за ней, мне нужно только твое тело – твои ноги, руки, грудь, задница, спина, вагина, живот и плечи. Пользоваться им во славу, в корысть и в удовольствие. "Заяц! Ты меня слышишь?!! - Слысу, слысу". Надеюсь, мне хватит изворотливости ума, запасов лжи, недостатка совести, резервов бензина и коллекции масок. Всё. У меня есть план. «Есть ли у вас план, мистер Фикс? Есть ли у меня план?!! У меня есть два плана».

27.11.01

Я отправил ей SMS: «Good evening! Как добралась домой? Привет из уносящего меня поезда. Мальчик из службы доставки подарков на дом». А она ответила: «В тебе столько светлого и чистого, а я просто не имею права прикасаться к тебе. Слишком уж черная я. Думаю сердцем… Именно им я и думаю». Слишком открыто, откровенно и искренне, чтобы быть. Я ошибся в очередной раз, надеюсь, что ошибусь еще не раз. Не ради ошибки, а ради того, что со мной происходит, когда я понимаю, как чертовски был не прав. Что же это за херня получается? И когда мужчина и женщина наконец научатся понимать друг друга? Ведь когда-то, давным-давно, когда мужчина встретил женщину в первый раз, они еще не умели говорить, но поняли друг друга с полу взгляда. А сейчас, когда они научились говорить, заимели столько способов передачи таких простых и милых человеческому сердцу слов – всё только глубже тонет во взаимной трясине непонимания. И этим еще умудряются жить – это их подпитывает, их аккумуляторные батареи, их бесперебойники. «Ты – белый и светлый, я – я темная и теплая, я множу окурки, ты пишешь повесть». Как смело и метко. Разве есть во мне чистое и светлое? Да еще и прикоснуться к нему нельзя. <…> То семя, о котором я как-то вскользь упоминал, взошло в прекрасный цветок без названия. Я не знаю это место, он мне просто приснился. Он простой, не наляпистый и имеет обычное строение, как и все цветы. У него есть стебель – прямой и сильный; есть бутон – исправно поворачивающий свою голову вслед за солнцем и когда солнца уже нет, он опускает его вниз и немного набок, как будто кладет голову кому-то невидимому не плечо; есть листья – острые, в ворсинках и редко встречающегося зеленого цвета; о корневой системе можно только догадываться, но одно можно с уверенностью сказать – она сильна, сильна настолько, что надо поднапрячься взрослому мужчине, чтобы попытаться вырвать его с корнями да двумя руками. И то, в большинстве случаев, рвется стебель у самой земли, а корень остается глубоко в земле – петь песню любимому женскому имени. Пестики, тычинки, пыльцу – всё это пропускаем. Наметились уже небольшие стручки, которые впоследствии должны превратиться в коробочки с семенами, и которые тоже когда-то должна принять земля, и увидеть солнце, и тоже дать шанс. Это Liebe. Это Amour. Это Love. Это Кохання. Это Любовь. Вот название проросшего семени и цветка. <…> Тебе, я вижу, нравиться мучить людей, так? Ты же обещался, рвал на себе рубашку, что только хорошее и чистое и светлое – правильно, спасибо за подсказку – а сам что делаешь, а? Затащил себя за задницу на гору и писаешь оттуда. И не стыдно? Трижды, десять раз – редиска, нехороший человек. Добивался одного, а получил совершенно другое. Ты же хотел, чтобы она сама прикоснулась к тебе, а сам только еще больше зашугал ее. Ты же хотел, чтобы ей было хорошо и легко с тобой, чтобы ни о чем другом не думала, а погружалась в перину – в перину твоей защищенности и мужественности, а выходит так, что  она только с опаской к тебе присматривается и ужас как боится сделать неверный шаг. Ты сука, так зашугал ее, что думает она только сердцем, а это эмоции; ты сволочь, только добавляешь черной краски в её, начавшие уже было светлеть, жизненные тона. Ты, ты, ты и только ты виноват в этом. Ты хотел вознести ее до высот и вытащить то маленькое светлое, что стоит за огромным и черным, а нагромоздил ей кучу малу работенки для мозгов, когда ей нужна только ясность, только простота, и только открытость. Зачем тебе все эти вычурные словечки? Будь проще, говорят, могут потянуться люди. Один и только тот, который нужен. <…> «Електропоїзд підвищеної якості сполучення Здолбунів-Рівне-Львів прибуває на першу колію. Квітки до першого та другого класу продаються в касі №2 вокзалу. Квітки до третього класу продаються в приміських касах вокзалу» Продолжение следует…

© Woldemar 19-27.11.2001 All rights reserved.