Мы согреваем комнату жаром наших запыхавшихся тел. С потолка, со стен и по стеклам стекает наш пот

06.12.01
Мы согреваем комнату жаром наших запыхавшихся тел. С потолка, со стен и по стеклам стекает наш пот. Красивее всего на стеклах. Маленькие капельки собираются в большие, входят одна в другую, как выпуклость во впуклость и в конце концов, остаются только мокрые полоски, а потом и их не остается, так как мы дышим уже не паром, а сухим воздухом… Любимая страна – Шотландия… Тела медленно начинают замерзать и покрываться мурашками. Укрываемся простыночками и открываем форточку, включаем грустную музыку и обращаем внимание на мертвого таракана. Таракан-великанище. В большей степени я борюсь сам с собой, чем с ней…Любимый фрукт – груша… Уже давным-давно надо было взять то, что само просится в руки, что само так просится быть взятым. «Gimme gimme gimme a man after midnight» АВВА В кузов, в общую миску, из которой все едят деревянными ложками. А я еще что-то там мешкаю, прикидываю х.. (хрен) к носу. <…> …Любимая часть женского тела – живот и маленькая дырочка при нём… <…> Ваши предложения з приводу, что может быть апогеем отношений между мужчиной и женщиной? Секс. Не думаю. Тогда что же? <…> …Любимый цвет – темно-синий... «Нас несе, несе ріка, в фантастичному човні…» И как же упорно не хочет она меня называть по имени. <…> Со мной начинают здороваться люди, которые в одно время бросили это занятие. К чему бы? Ну, мы отвечаем с видом напускного энтузиазма. Пускай им тоже будет хорошо от наших приветов. Холодных, однако, приветов. Ну, уж какие есть, не взыщите. Женщина сама себя тешит надеждой, сама себя успокаивает, сама цепляется за утраченное и бывшие когда-то лидирующие позиции. <…> …Любимая музыка – тяжелая, та, что вселяет энергию… Я не допущу, чтоб это было простым увлечением, даже если она допустит. Я сам буду бороться – что опять до последней капли крови? И даже когда не останется вовсе, мы будем вливать прямо в вены ее заменитель. Ведь у всего в этом мире есть заменитель: шуба – искусственная шуба, мясо – соевое мясо, витамины в продуктах – искусственные витамины. Будем вливать красное полусладкое полусухое вино. Грузинское или французское. Любимое варенье – перетертая смородина. Что можно туда еще вливать? Арбузную мякишь? Правильно. А косточки будут вместо тромбов. Договорились. А если вливать раствор марганцовки, не вырвет ли нас из наших же вен? Зато все соскоблится со стенок вен, артерий и капилляров, посрывается вся та гадость, которая мешает нам мечтать, фантазировать и совершать необдуманные поступки. Нет, я все равно люблю её. Люблю как ребенка, как будущую мать своего будущего ребенка. Я не могу разлюбить её окончательно и бесповоротно. Но мне нужна еще и другая любовь. Более изощренная, более грязная, более плотская и более проникновенная. Кстати, по ту сторону баррикад думают, что это простое увлечение. Увлечение, влечение, лечение. Да их просто никогда не любили. Fuck уже в который раз. Просто во мне слишком много любви и надо ее время от времени отдавать. Я её распределяю по разным руслам и каналам. Так, вот сюда вот столько, а здесь уже перебор – немного забираем. Различные варианты любви собраны во мне одном. И кому это надо? Кто постарался, кому бить морду или кланяться в ножки? Вот сука, найду, все ягодицы искусаю.
© Woldemar 6.12.2001 All rights reserved.

Опять вечер и опять самое приятное время для перевода бумаги. Та же кухня. Те же бесконечные кружки с чаем. Иногда яблоко. Иногда мандарин.

05.12.01
Опять вечер и опять самое приятное время для перевода бумаги. Та же кухня. Те же бесконечные кружки с чаем. Иногда яблоко. Иногда мандарин. Прокручиваем вчерашний вечер. Ну, начал-то, конечно, я. Сказал-сказал, слегка раскололся. И этого было достаточно, чтобы Остапа понесло. Более, чем необходимо и вполне, чем достаточно. Да, мы все контрактники – те, кто связан брачными узами. А что прописано в контракте? Десять не надо или десять нельзя или еще что-то в этом роде? Последнее из Миллера: «Мой любимый фокус – изображать ревность. Особенно по пустякам. Меня не беспокоит, спала ли она с кем-нибудь или нет, мне нужно узнать, целовал ли он ей руку. И этот невинный жест приводит меня в ярость. Я могу схватить нож и пригрозить, что сейчас перережу ей глотку. При случае, я могу зайти так далеко, что слегка поцарапаю ножом ягодицы ее неразлучной подруги. Но потом несу йод, пластырь и целую неразлучную подругу в зад». Правила придумали за нас и возможно для нас, но реально – против нас. А мы должны придумать свои правила. Правила неприличного поведения в приличных местах. Правила включения чрезвычайного и экстренного мышления в то время, как вам предложено срочно выехать из нашей же квартиры. Кому-то из нас на пути попадаются натасканные женщины со своим могучим жизненным опытом, а кому-то нет. Рекогносцировка, рокировка, дислокация, диспозиция. В то время, как противник, переодевшись закадычным другом, выкрадывает у нас карту с расположением наших боевых сил, мы меняем ландшафт, топографию, причем вручную и за одну ночь. <…> Всё равно, как бы мужчина чего-то не скрывал, видно, что ему есть что скрывать. И пусть он постоянно улыбается во весь рот – это его не спасет. Самим им придуманные правила игры, пульсируют в его висках невидимым молоточком, даже когда он ничего не жует. С двух сторон наблюдается движение. И теперь мы прикрываем друг друга. Я ему кричу: «Давай, беги, я тебя прикрою!», не задумываясь при этом о том, кто прикроет меня, когда надо будет бежать уже мне. «Я задыхаюсь от нежности, от твоей моей свежести…» Вот, что бывает, когда целуешься на ветру и на морозе. Я повторяюсь. Меня спросили, думаю ли я о ней. Я ответил, что почти не думаю, так чуть-чуть, совсем немножко. Соврал, конечно, как я могу не думать о том, при мыслях о котором я просто балдею. А балдеть мы любим. Женская надобность и ненадобность. Денежное лирическое отступление. Где нет денег? На необитаемом острове. Ты сам на нем, может быть с дочерью, может быть с сыном… Ты сам добываешь огонь, сам охотишься, сам рыбачишь, собираешь ягоды и травы лекарственных растений. Рыбы слишком близко подплывают к берегу и подставляют под твой гарпун свои икристые и искристые бока; дикие козы со своим диким молоком сами подставляют твоим рукам свои увесистые вымя; кокосы и бананы сами падают к твоим ногам – их только надо поднять… До тех пор это всё происходит, пока к тебе на остров, на твой остров, не забредет прогулочная яхта. Проведут они на острове минут 10-20 и уезжая попросят какой-нибудь сувенир. Как, совсем ничего нет? А вот та ракушка, что у вас под ногами или резная фигурка, можно взять ее на память? А вы не могли бы что-нибудь нацарапать на ней? Да, меня зовут Пол. Спасибо. Возьмите. И они своими холеными ручками с отменным маникюром и увесистыми и от этого вечно сползающими перстнями, начинают отсчитывать хрустящие купюры. Достаточно? Более чем. И тебя нет уже на острове через десять минут, пока они не могут понять почему не заводится мотор. Всё брошено. Берите всё – всё бесплатно, распродажа выходного дня, но без денег, денег не надо, прошу вас. Конечно же я думаю о ней – причем все время. <…> Как хорошо, что женщина не может проникнуть в наши мысли, влезть в черепушку. Глубокая ночь. Кто-то переворачивается с одного бока на другой. А все-таки Фрейд, который Зигмунд, сейчас бы не помешал. Не в данной ситуации, а вообще.
© Woldemar 05.12.2001 All rights reserved.

Две волосатые косточки финика, пахнущие сосновым клеем. Десять кружек чая, выпитые за десять минут.

03.12.01
Вечер добрый. Снимаю кожуру с мандаринки и сразу запахло Новым Годом. Две волосатые косточки финика, пахнущие сосновым клеем. Десять кружек чая, выпитые за десять минут. Чайник даже не успевает толком закипятить воду, а мы пьем то, что не успело закипеть, так как надо непременно всандалить десять кружек чая. Или чаю. С лимоном. Это уже не заварка – это белая роза – эмблема печали. Я обнимаю не ту женщину и не та женщина целует меня в щеки, тискаю не те пальцы и не те пальцы отвечают мне тем же тисканьем, раздвигаю не те губы и не те губы раскрывают мне свои лепестки, всасываю не тот запах и не тот запах залазит мне под рубашку. О чем же ты думаешь? Снова о ней? – Да. - Что-нибудь возвышенно-романтическое, до чего нам грешным и не дотянуться – ну запах там, напудренность носика, отогнутость пальчика, приподнятость грудки, оттопыренность попки? – Ты так никогда и не поймешь. Глаза и губы – этого достаточно. <…> Это позёрство даже уже не в напряг. У человека много игрушек и всех их он явно не спешит показывать. Только видим мы увесистый и выпирающий мешочек – да, у нас есть что показать, но мы пока не спешим, нам спешить некуда. Ей просто интересно за мной наблюдать – сама-то она никаких шагов по направлению вперед как не собиралась, так, по-моему, и не собирается предпринимать. Сколько в ней есть хорошего и чистого – про светлое промолчим – по отношению ко своему сыну, столько в ней было и осталось не выскобленного дерьма внутри. Насколько она слишком правильна и добра к нему, настолько черна и гремуча была когда-то. А если бы не было пацана? В какой бы цвет она себя покрасила? Что может быть чернее черного? Только темно-фиолетовый. Искусство лжи – самое величайшее из всех человеческих искусств, на которые только способен – если он только есть, конечно – изворотливый ум. Но дело в том – и они это сами прекрасно понимают и называют только другими словами – что они хотят быть обманутыми, может быть из-за ее непревзойденной сладострастности и безграничности. Раз, припав к источнику, губы примерзают как к холодной трубе и всё! – оторваться невозможно. Разве что спилить трубу и носить ее везде с собой. <…> Иногда я люблю передавать свой поводок в другие, женские руки, но веду все равно сам, да так, что чуть ли рву себе на шее вены. Веду уверенно, так как нюхом обладаю отменным, как для человека. И за мной не идут, а бегут. Когда я запыхаюсь, а это происходит в основном тогда, когда запыхается она, я останавливаюсь и меня с радостью гладят по головке, чешут загривок, чуть ли не щекочут яйца. Хвост при этом у меня в свободно болтающемся состоянии.
© Woldemar 3.12.2001 All rights reserved.

Меня мутит от хороших, добропорядочных, благородных людей. Я хочу видеть характер и темперамент

02.12.01
Начинаю с Миллеровского «Сексуса», может тогда станет что-то понятным в этом ужасном дне: «Меня мутит от хороших, добропорядочных, благородных людей. Я хочу видеть характер и темперамент. А в такой обстановке, черт возьми, я даже напиться не могу. Я словно Вечный Жид. Хочется поджечь дом или еще что-нибудь такое выкинуть. Вот, может, если ты скинешь свои трусишки и прополощешь их в кофе, мне полегчает. Или сосиской себя подрочишь… Будь попроще, ты говоришь? Хорошо. А громко пукнуть ты можешь? Знаешь, у меня были когда-то и простые мысли, и простые мечты, и простые потребности. Так я чуть не рехнулся. Я ненавижу обыкновенное. У меня запор делается». <…> И был scandal, самый мощный и серьезный за все время. Как еще только тарелки не бились – я не знаю. Жалко было их что ли. Я её бросил на привокзальном рынке и уехал, улетел, умчался, у…у…у, с……я (убежал) к другой. К моему приходу уже было поделено имущество и деньги и было предложено убираться нах.. (к чертовой матери) и немедленно, не откладывая до завтра. Сейчас, разбежался!!! Была такая истерика, что по всем законам развития плода в материнской утробе, его должно было разорвать. Но он выдержал. Все выслушал (иногда я жалею, что в такие моменты не включен диктофон, так как потом передать словами то, что было произнесено, просто не представляется возможным). А потом начал бить меня – ногами и руками, может еще головой. Больно было ему, я думаю – иногда бывает больнее тому, кто сам бьет. Я лгун, я льстец, я лжец, я враль, я сука, я урод, я принес в жертву человека. Ты слышишь меня человек? Ты жертвенный плод и скоро тебя начнут кромсать. <…> Я выблевал целиком даблчизбургер и выкакал селянской картоплею. Усилиями одного только живота, я приподымаю, привинченный четырьмя болтами, металлический столик. Я хочу умереть, я не хочу жить. Зачем, какой смысл <жить после такого>? После того, что я сделал, всему мужскому роду уже не жить: всё, что в нем оставалось чистого и светлого, в миг перечеркнуто черными чернилами моей дьявольской ручки. Меня целуют в изгиб надбровной дуги и собственно в бровь. Тогда как лучшее для меня, что можно было бы сделать в данной ситуации, так это вырвать мне глаз вместе с мясом. Человек, приготовься к тому, что от тебя начнут отхватывать добрячие куски и к тебе никто не придёт на помощь, к тому, что из тебя начнут изгонять беса, что все, что в тебе было хорошего станет плохим, а плохое – не подлежащим даже быть вслух произнесенным. В грязь, в топку, сжечь, замазать, заклеймить.
© Woldemar 02.12.2001 All rights reserved.

"Сексус. Нексус. Плексус" Генри Миллер

29.11.01
Всё хватит, мне надоело. Текст уже прямее не бывает, а только бьюсь грудкой о железные прутья. Человек постоянно ищет скрытый подтекст, когда его уже давно нет. И вечно то она запаздывает. Я же говорил, что я на два, а может уже и на все три шага впереди, моя майка уже вся пропиталась вторичным потом – «пронизывая все, прячась в складках кожи, как осадок багрового дыма, властвует вторичный сексуальный пот – лобковый, орфический, подмышечный – тяжелое благовоние, подаваемое к ночи на лиловых подушечках мускуса». Генри Миллер «Сексус». <…> Что ж, теперь придется выкорчевывать её в себе – следуя крэду сильного мужчины – душить, топтать ногами, а ведь оно не привыкло к такому обращению. Такого я еще никогда не делал. Вот, за что надо убивать женщин, вырезать ножом узоры у них на плече. «Это» понимают грудные дети, «это» понимают просто дети, «это» также понимают кошки и собаки. Дальше продолжать? Хорошо. «Это» понимают слишком умные женщины, «это» понимают в меру глупые женщины, а вот тот, кто надо, как раз и не понимает. Елки-метелки, да катись оно усё в тартарары. «И полетели ножи и стаи упрёков… Он тебя таки убьет, но в самом финале, а пока дыши». <…> За высоким и колючим частоколом не оказалось ровным счетом ничего. Даже трава не растет – просто вытоптанная кем-то земля. Я написал ей последнее письмо, вот оно, ничего лучше до этого я не писал: «Прости, но больше писем не будет. Ты, наверное, умрешь, но понарошку. Попробуй думать чем-то другим. Целую в ключицу. Я.» Ну и? Полная херня? Супер мупер марапупер? Эти строки я перечитал сотню раз, не меньше. Она, кстати, при всём этом убийственном кстати, и пальцем не пошевелит и колечки не соскользнут с еле замерзших пальцев, с головы не упадет ни один волосок, с ресниц – ни одна ресничка – что там еще, откуда и куда должно упасть и разбиться? Снежная королева говорите? Деткам рассказывайте эти сказочки, а для меня придумайте что-нибудь поинтереснее. Нам поменяйте, пожалуйста, игрушку, или мы захныкаем, или набьём морду лица, или наделаем в штаны. Женские руки, какими бы распрекрасными ни были и нам не казались, изначально не приспособлены для закатывания шкурок мальчуковых писюнчиков. <…> Самый ё…..й (конченный) на всю голову вопрос, который женщина когда-либо задавала мужчине, так это: «О чём ты сейчас думаешь»? О чём я могу думать, мой член в женщине? О чем я могу думать, когда тужусь на очке, забывая про спасающую когда-то меня трубочку? О чём я могу думать, когда лежу на снегу без шапки и перчаток и смотрю в ночное чернодырное и безлунное небо? Мыслей они наших хотят. Хрена они получат, а не мыслей. Накось выкуси. Но что самое ужасное, обидное и прекрасное, что моей огромной любви так особо никому и не надо. И я отдам её всю без остатка моей доце. Я научу ее – как надо любить. Так, как это хочет мужчина, чтобы его любила женщина. А вдруг ей удастся осчастливить кого-нибудь? Heartbreak station. И тогда я с радостью отдам господу на растерзание свою душу, предварительно дав отмашку о начале кремации. «А женский зад, доложу я вам, может все рассказать о своей хозяйке: какой у неё характер, темперамент, склад души, зануда ли она или бой-баба, ханжа или кокетка, лживая ли у нее натура или правдивая». Снова Миллер и снова «Сексус». Et cetera ad nauseam – и так далее, до тошноты. <…> Единственно, над чем мне надо сейчас сконцентрироваться, так это над здоровьем моей жены. Чтобы ребенок родился здоровым и жизнерадостно заявил о своем желании быть принятым в этом мире. И потом засучив рукава, закатив шкурку, убрав челку с глаз, с яростью броситься за дело. За формирование таких нужных мужчине – рук, ног, ягодиц, гениталий, груди, мозгов, спины, живота, шеи и плеч. «Разбежались как не заметили, по дороге ангела встретили… пролетит время не спетое, пропадет душа не согретая».
© Woldemar 29.11.2001 All rights reserved.

Я отправил ей SMS: «Good evening! Как добралась домой? Привет из уносящего меня поезда. Мальчик из службы доставки подарков на дом»

27.11.01
Я отправил ей SMS: «Good evening! Как добралась домой? Привет из уносящего меня поезда. Мальчик из службы доставки подарков на дом». А она ответила: «В тебе столько светлого и чистого, а я просто не имею права прикасаться к тебе. Слишком уж черная я. Думаю сердцем… Именно им я и думаю». Слишком открыто, откровенно и искренне, чтобы быть. Я ошибся в очередной раз, надеюсь, что ошибусь еще не раз. Не ради ошибки, а ради того, что со мной происходит, когда я понимаю, как чертовски был не прав. Что же это за херня получается? И когда мужчина и женщина наконец научатся понимать друг друга? Ведь когда-то, давным-давно, когда мужчина встретил женщину в первый раз, они еще не умели говорить, но поняли друг друга с полу взгляда. А сейчас, когда они научились говорить, заимели столько способов передачи таких простых и милых человеческому сердцу слов – всё только глубже тонет во взаимной трясине непонимания. И этим еще умудряются жить – это их подпитывает, их аккумуляторные батареи, их бесперебойники. «Ты – белый и светлый, я – я темная и теплая, я множу окурки, ты пишешь повесть». Как смело и метко. Разве есть во мне чистое и светлое? Да еще и прикоснуться к нему нельзя. <…> То семя, о котором я как-то вскользь упоминал, взошло в прекрасный цветок без названия. Я не знаю это место, он мне просто приснился. Он простой, не наляпистый и имеет обычное строение, как и все цветы. У него есть стебель – прямой и сильный; есть бутон – исправно поворачивающий свою голову вслед за солнцем и когда солнца уже нет, он опускает его вниз и немного набок, как будто кладет голову кому-то невидимому не плечо; есть листья – острые, в ворсинках и редко встречающегося зеленого цвета; о корневой системе можно только догадываться, но одно можно с уверенностью сказать – она сильна, сильна настолько, что надо поднапрячься взрослому мужчине, чтобы попытаться вырвать его с корнями да двумя руками. И то, в большинстве случаев, рвется стебель у самой земли, а корень остается глубоко в земле – петь песню любимому женскому имени. Пестики, тычинки, пыльцу – всё это пропускаем. Наметились уже небольшие стручки, которые впоследствии должны превратиться в коробочки с семенами, и которые тоже когда-то должна принять земля, и увидеть солнце, и тоже дать шанс. Это Liebe. Это Amour. Это Love. Это Кохання. Это Любовь. Вот название проросшего семени и цветка. <…> Тебе, я вижу, нравиться мучить людей, так? Ты же обещался, рвал на себе рубашку, что только хорошее и чистое и светлое – правильно, спасибо за подсказку – а сам что делаешь, а? Затащил себя за задницу на гору и писаешь оттуда. И не стыдно? Трижды, десять раз – редиска, нехороший человек. Добивался одного, а получил совершенно другое. Ты же хотел, чтобы она сама прикоснулась к тебе, а сам только еще больше зашугал ее. Ты же хотел, чтобы ей было хорошо и легко с тобой, чтобы ни о чем другом не думала, а погружалась в перину – в перину твоей защищенности и мужественности, а выходит так, что она только с опаской к тебе присматривается и ужас как боится сделать неверный шаг. Ты сука, так зашугал ее, что думает она только сердцем, а это эмоции; ты сволочь, только добавляешь черной краски в её, начавшие уже было светлеть, жизненные тона. Ты, ты, ты и только ты виноват в этом. Ты хотел вознести ее до высот и вытащить то маленькое светлое, что стоит за огромным и черным, а нагромоздил ей кучу малу работенки для мозгов, когда ей нужна только ясность, только простота, и только открытость. Зачем тебе все эти вычурные словечки? Будь проще, говорят, могут потянуться люди. Один и только тот, который нужен. <…> «Електропоїзд підвищеної якості сполучення Здолбунів-Рівне-Львів прибуває на першу колію. Квітки до першого та другого класу продаються в касі №2 вокзалу. Квітки до третього класу продаються в приміських касах вокзалу»
© Woldemar 27.11.2001 All rights reserved.

Нет, я определенно всё-таки урод. В большей степени урод, чем не урод.

25.11.01

Нет, я определенно всё-таки урод. В большей степени урод, чем не урод. Потому как оставляю для себя мысли, о которых никому не говорю. «Он твой мальчик, ты его девочка, он обманщик, да и ты не припевочка». Говорится одно, думается другое, а хочется совершенно третьего. «Ты не понимаешь, куда впутываешься – я порву тебя» - говорит она. Так, когда нас в последний раз рвали? Лет 7-8 назад. Шрамов даже не осталось, раны, помнится, затянулись очень быстро. «Я их по запахам узнаю по влюбленным». Страшной притягательной силой обладает запретный плод. Настолько он запретен, что исходя по своим естественным щелям пленительным соком, даже прикоснувшись к нему, собой уже не владеешь. Нет, определенно она шаманит, так как, наверное, ведьма, а что, мы можем полюбить ведьму? Можем, можем. Еще как можем. Заставляет думать о себе. И я не могу полностью от нее отказаться. Я думаю, что я отказался от души, но я не думаю, что отказался от тела. Вот теперь то и начинается настоящая игра. Теперь я – хамелеон. И надо проучить эту женщину или погибнуть в неравной борьбе малой кровью – самим собой. Интересно мне будет выражение ее лица, когда я смогу крикнуть ему: мне на хуй нужна твоя душа и то, что может быть спрятано за ней, мне нужно только твое тело – твои ноги, руки, грудь, задница, спина, вагина, живот и плечи. Пользоваться им во славу, в корысть и в удовольствие. Ты меня слышишь?!! Слысу, слысу. Надеюсь, мне хватит изворотливости ума, запасов лжи, недостатка совести, резервов бензина и коллекции масок. Всё. У меня есть план. «Есть ли у вас план, мистер Фикс? Есть ли у меня план?!! У меня есть два плана».

© Woldemar 25.11.2001 All rights reserved.

Всё. Книга прочитана и заняла свое место на полке. Обещанного в три короба удовольствия по прочтении так и не получено.

24.11.01
Всё. Книга прочитана и заняла свое место на полке. Обещанного в три короба удовольствия по прочтении так и не получено. Те слова, взгляды и томительные паузы, которым сначала не придаешь значения и особо не задумываешься над смыслом, сейчас как в пазлах, сами приходят на ум и уверенно занимают свои места в общей картине распознаваемости. Оказалось все еще проще, чем казалось сначала. Отталкивающе просто. Именно поэтому внутри у меня начинает все успокаиваться и заживать. И все-таки чувство облегчения и облегченности есть. Оно не может не есть. То, что прилипло ко мне – наконец-то оторвалось и теперь я пытаюсь справиться с собой, чтобы не улететь. Губы? Ну, так останутся навсегда на наших губах, хоть и запах был предварительно вытерт. Наивные. Всё. Ставим толстую и жирную… запятую. А вы подумали точку? Ха-ха три раза. Я ей признался в стольком, что никому за всю свою жизнь и никогда не признавался. А она еще просит меня о чем-то ей рассказать. Только мои письма можно перечитывать по несколько раз и находить там всё новое и новое. Тот мир, который она сама подобрала под себя, оказался таким же черным и наполовину пустым, как и те одежды, которые она сознательно выбрала для себя. Великое искусство обольщения. Теперь очередь лохонуться была предоставлена ей и она сполна ею воспользовалась. И что мы имеем от ее мира? Ну, во-первых, великий и могучий черный цвет – некая аура не пробивной таинственности, напускной, конечно же, с ног до головы. <…> Я помог ей вознестись до некоторых высот, и теперь ей будет больно падать. Ну что ж, не буду ее во всем винить – в тайне надеясь, что все еще джентльмен. <…> То, что она для себя понапридумывала и что сама не в силах понять, пускай теперь разгадывает сама. Я то думаю, что в такой темноте и в таком полумраке, соседствующем с темнотой, более чем легко заблудиться. Елки-метелки, да еще и книжек не читает. А зачем? Такой богатый жизненный опыт. Да, богатый жизненный опыт. Она думает, что его достаточно, чтобы понимать некоторые вещи. Нет, иногда он даже вредит. <…> Изначально ей не надо было казаться такой сложной для меня. Это было лишнее. Наоборот, простота дает намного больше пищи для размышлений. Она никогда не разгадываема. А сложность просто разматывается как клубок, вот и все. И всем известно, что мы будем иметь в конце – ниточку и пустоту. Так рано или поздно всё равно должно было бы произойти, раз уж так оно все в начале началось. Не понимала девочка, что в моей компании даже спокойно в сторону посмотреть нельзя. <…> Ёптиль, так может она ведьма. Всё время дает понять, что стоит чуточку дороже, чем мы думаем и обычные методы подхода ей просто не подходят. Боже ж ты мой, как ей будет не хватать моего общения. Она умрет, но понарошку, как умеет это делать. Так как выработала и научила сама себя. От перебора напускного я понял теперь, откуда эта музыкальность рук. После разгадывания нет – а должна была бы быть – и тени удовлетворения. <…> «А эта фраза» о гремучей важности чего бы вы думали – чувства собственного достоинства. Когда остается на тарелочке последний мандарин или яблочко, и ты совершенно нечаянно его съедаешь, не задумываясь о последствиях, то приходят и вырывают тебе сердце взглядом. <…>

© Woldemar 24.11.2001 All rights reserved.

Разговор, конечно, состоялся и очень жесткий. Мне таких разговоров не хватало 8 лет.

23.11.01
То, что должно было войти в письмо, но в силу каких-то, вероятно очень сильных причин, не вошло. Разговор, конечно, состоялся и очень жесткий. Мне таких разговоров не хватало 8 лет. И это нормально: люди молчат столько времени, а потом в одночасье выплескивают друг на друга столько всего. Но стоило утром заняться с ней сексом и приговор смягчен и смягчен непозволительно. Вот какая штука получается. Я всё-таки более урод, чем не урод. Хотя и воспитывался в нормальной семье. Откуда же во мне «такое» и в «таком» количестве? <…> Дьявол. Ну, так и я тоже не без этого. Осталось прорвать только последние поверхностные бастионы, ответственные за мой, еще пока сносный внешний вид. Я сам и только я вырываю из стены кирпичики и вставляю на их место прессованные соломенные тюки. И когда весь дом будет состоять сплошь из соломы, можно будет поджигать. Или достаточно одного жаркого взгляда, чтобы он весь рассыпался? И почему же я так часто в последнее время думаю о смерти? Как она близко в этот раз ко мне подобралась – я прикладываю возле разных частей тела зеркальца и всякий раз на нём остаются маленькие морозные узорчики. Что, не хватает лишних рабочих рук в аду? Так, наверное. И что же я там буду делать? Бросать уголь или тела в топку или в печку? Это мы можем. Следить за тем, чтобы все строго по расписанию принимали отварные дьявольские зелья? Тоже думаю, что смогу. Я думаю, если боженька есть, то он сам мне найдет там работу, да еще и предоставит на выбор две или три должности, чтобы я мог сам определиться. Но прежде прах. Кремировать. И развеять прах по ветру в тех местах, где раньше ничего не росло. Если кто заплачет – выводить из комнаты для отпевания и отпивания (кроме отпевания, комп «выдал» вместо слова отпивания (которого просто нет в русском словаре) следующие слова на замену – отбивания, отпирания, отливания и отшивания – просто красавец!), до тех пор, пока я не останусь один. Тех, кто по каким-то причинам плакать ну никак не собирается, стараться обидеть до слез или рассказать какую-нибудь умилительнейшую дежурную историю или наоборот, что-то до того смешное, да так чтобы смех до слез. Вот так всё и должно происходить. Внесите в заповіт.

© Woldemar 23.11.2001 All rights reserved.

Тема дня – как взрастить чувство. Всё начинается с семени. С отбора семени

21.11.01
Тема дня – как взрастить чувство. Всё начинается с семени. С отбора семени. То, что в конце должно называться таким громким и ужасным словом, вначале должно выглядеть совсем невинно. Море несказанных слов. Невинность порождает страшные вещи. «На карте искать тридесятое царство, а вдруг повезет и достанутся визы…» «Так, что я там п....л (говорил) про семя… забыл». Барков. Груб он все же. И не надо его сначала в водичку, чтобы проросло малёха, а сразу в землю, на глубину, в холод, в темноту – сильнее будет. Научится бороться и выживать. И вот оно пробилось сквозь толщу и увидело свет. А свет увидел его и подумал, что с ним делать. Раздача шансов была закончена еще неделю назад. И что тут будешь делать? Вот откуда они берутся эти исключения, эти невинные исключения…<…>
22.11.01 
<…> Но как же абсолютно все так шатко и покобелимо. Я цепляюсь непонятно чем, непонятно за что. Подальше, подальше, подальше отсюда. В горы на горном велосипеде. И чего же ты хотел? Не успокоенности? Получи её. Никогда во всю свою сознательную жизнь, не находился я на таком перепутье и не стоял перед «таким» выбором. Жизнь мне еще и выбор предоставляет, но делает это как-то не искренне – как будто швыряет мне его. Вся беда как раз и в этом. Скоро ассортимент достигнет такой широты, что люди попросту не будут знать, что же им выбрать. И чего же мне хочется от моей новой жизни – новых ощущений? “Not enough time for all that I want for you…”
© Woldemar 21-22.11.2001 All rights reserved.

Волна ностальгических воспоминаний. И почему же, когда все так классно и херово одновременно, то и жить по большей части и не хочется.

20.11.01
Я в КПИ, в столовой. Раньше здесь только ели и пили, теперь не только едят, но и учатся. Волна ностальгических воспоминаний. И почему же, когда все так классно и херово одновременно, то и жить по большей части и не хочется. И снова нам подбрасывают надежду. Какое классное у нее сегодня настроение. Улыбается много и смеется тоже сколько же – это добавляет мне сил. Это вытаскивает меня из болотной трясины и из зыбучего песка; это позволяет мне вздохнуть полной грудью и надолго растянуть выдох. Скоро кровь моя начнет просачиваться через кожу на теле в тех местах, где у меня есть жизненно важные органы. Там всё разорвано в невосстановимые клочья и лохмотья – я чувствую это – и как еще только жизнь теплится в этом трижды никому не нужном теле. Сегодня целый день кружится снег. Во все стороны летает – танцует сам с собой. <…> Но все-таки свою жизненную ненужность я сейчас ощущаю не так, как раньше. Оно смутное это чувство, отдалено, загорожено и спрятано глубоко, но когда оно начинает шевелиться, всё остальное замолкает. <…> Да, трудно ей придется со мной, если вообще придётся. Понять то можно, нет, пожалуй, и понять нельзя. А тем более привыкнуть к моему постоянному противоречию самому себе, к бесконечным перескакиваниям с одного на другое, к мгновенным переменам настроения. Осторожничает… После вечерней встряски. Теперь, я чувствую, борьба будет идти за каждый прожитый день, за каждый проведенный час вдали от дома, за каждый не пойманный взгляд, за каждое мгновение, проведенное в одиночестве. Я дал по голове тому третьему, который начал было поднимать свою головешку. Мне и двух с головой хватает. Один – веселый и легкий в общении, второй – замкнутый и угрюмый. Оба кипят страстями, оба на пределе. Боженька начинает сердиться, когда столько раз заглядываешь по ту сторону добра и зла. И что самое странное и сраное, так это то, что любить я меньше никого не стал, а говорят, что даже чувствуют. Ну, раз так, то, наверное, надо поверить. Но не верю. Как там, в песне поётся: «Моей огромной любви хватит нам двоим с головою». Я бы спел: «Моей огромной любви хватит им двоим с головою» или «Моей огромной любви хватит нам троим с головою». Никогда я не был так близок к смерти, как сейчас – суицидом тут и не пахнет. Я просто чувствую её дыхание. И это в то время, когда я стольким людям нужен: один говорит это прямым текстом, другой не говорит, а только бьется руками и ногами, третий, так тот вообще только думает. Молчит и думает. Но как он это делает! Это просто п….ц. Ну, то, что я дьявол – это понятно. Но чтобы в женщине было столько бесовского – это уж увольте. Fuckовченко какой-то. Сколько раз за сегодня я сказал, что у меня все порвано внутри, чтобы не надоесть? Один, два раза, десять? Мало. Прибавьте, умножьте и возведите в степень. И все равно будет мало. Я люблю её всем телом, всеми фибрами своей души, всеми желудочками своего сердца, целой печенью и цельной селезенкой, и даже самим желудком, не говоря уже о почках, которые в этот раз обе – за. Сомневающихся и воздержавшихся нет. Правда есть один воздержавшийся – все время с угрюмым и пониклым видом ходит он. А так все в одном ряду; обувь у всех начищена так, что солнечные зайчики играют на зрачках и все подтянуты даже излишне торжественности самого события. Тут же цитатка из «Идиота» Достоевского: «… но за этого человека я, так сказать, даже жизнью… нет, впрочем, преувеличивать не хочу, - не жизнью, но если, так сказать, лихорадку, нарыв какой-нибудь или даже кашель, - то ей-богу, готов буду перенести, если только за очень большую нужду; ибо считаю его за великого, но погибшего человека!» <…> Просто не верится, что человек, выливающий на тебя пять минут назад ведро отборного дерьма, через мгновение может иметь такое ангельское выраженьице лица. И откуда в них это? Пускай теперь человек сам пошевелит. И не только пальчиками. Писем больше не будет – только взгляды по пересеченной местности. А во взглядах еще ко всему разбираться надо уметь. Да, я слишком забежал вперед, хотя и два раза возвращался проверять, как там идет основная часть восхожденцев. Ну, как она может идти? Без предварительной физ. подготовки, без особого энзузазизма, за своими рюкзаками с едой еле ноги волочат – вот как она идёт. Переход подачи. Спущен мяч? Подкачать. Нет насоса? А может просто нет желания. То, что постоянно откладывается на потом, когда-нибудь вообще произойдет? Ох уж мне это прекрасное потом. «Прекрасное далека, не будь ко мне жестока…»

© Woldemar 20.11.2001 All rights reserved.

«Надо писичку» – фраза дня. Но не об этом сейчас. А о женских руках. Об их музыкальности.

19.11.01

«Надо писичку» – фраза дня. Но не об этом сейчас. А о женских руках. Об их музыкальности. И сам позавидуешь такой пластичности и размеренности движений. Руки делают в воздухе строго определенные движения – это единственный их минус – и с плавностью неописуемой ложатся на стол. <…> Жаль, что всё так и бросится, не дав нормально зацепиться. У меня всё внутри порвано. Те жилы, которые ответственны за моральные и жизненные принципы, убеждения, ценности и устои надорваны невидимой рукой. И теперь всё рвётся наружу, чтобы освободить место другому – не менее важному и нужному. Что у меня осталось реально моего – так это мой дневник. Ему и только ему я отваживаюсь сказать то, чего пока не отваживаюсь или не договариваю или не время еще, как для одного, так и для другого. Как же я держусь все это  время и что меня поддерживает? Я хочу, чтоб на моих похоронах люди не плакали: того, кто вдруг заплачет, выводили бы из комнаты. И так, путем естественного отсева и игры в слабое звено, я не просто думаю – я надеюсь – в комнате осталось хотя бы два человека. И это не те люди, которых мы любим или которые нас любят, а должны быть совершенно нечаянные люди, может быть даже незнакомые. В сторону. Еще ничего реально не приобретя и не потрогав, человек уже боится что-то потерять. Неужели я кому-то нужен в этой жизни? Ой, как раз шесть утра и кто-то по-моему должен вырывать свое тело из клешней тепла и сонливости. Ехать и смотреть на поезда. <…> Раставление точек. Нужных и ненужных. Я хочу, чтоб она сделала движение навстречу. Может быть, тогда бы я всё понял.  Или не всё, а только то, что необходимо понять сейчас. Хватит ли у нее женской смелости и отваги на это. Вскрытие покажет. Мне явно не хватает четкости и определенности. Они нужны мне сейчас как никогда, чтобы помочь разобраться в себе и узнать таки, что такое хорошо и что такое плохо. Тот, второй, кто имеет об этом глубоко уверенное и ошибочное понятие, уже начал процедуру отторжения жизненно важных органов. Сумеет ли она понять меня без слов и попытаться помочь? Я уже готов, чтобы меня взяли за руку и растолковали понятным детским языком, что к чему. И чтоб набрались терпения и приготовились к многочисленным переспрашиваниям. Всё, передаю инициативу в другие руки, в музыкальные руки, поймут ли, что её надо взять и склеить по кусочкам, как разорванное в припадке ревности любовное письмо. Взять и оберегать, и вести, и направлять. Поймут ли без слов, без взглядов, без изменений в запахе, без покраснений и побледнений, без потока писем и без вечерних приглашений?

© Woldemar 19.11.2001 All rights reserved.

Давеча я думал о предательстве. Низком предательстве, со спины, ножичек от друга под левую лопатку, как и полагается.

16.11.01
Вдруг тишина. Я выключил комп и музыку. И что же мне не хватает в этой жизни? Давеча я думал о предательстве. Низком предательстве, со спины, ножичек от друга под левую лопатку, как и полагается. И от кого же я жду его? Неужели? Навряд ли. А впрочем, чем черт не шутит. А он не шутит – в игры дьявольские с нами играет, играючись нами же. Она стесняется прямо глядеть мне в глаза, а я нет, не стесняюсь. Для этого необходим определенный запас смелости. Я не знаю, что будет завтра, доживу ли до завтра и выстою ли в завтрашнем дне. И как интересно люди умирают во сне? И как я иногда завидую дворникам. Пришел, подмел и ушел. Беззаботная профессия – пусть меня научат. Всё-таки не спать две ночи из-за моего произведения – это вам не х.. собачий. Извините, что так грубо и откровенно. Утро. Второй снег и разбитость полная и не подлежащая восстановлению. Я приготовился к серьезному разговору. Что я буду говорить?.. Чем больше я общаюсь с человеком и узнаю о нём, тем больше мне хочется снова встречаться и общаться. «Чем больше я знаю, тем больше я не знаю». Чем больше я узнаю о себе через общение с другими, тем большее становиться непонятным и запутанным. Отчего так? Как же долго я жил без общения, без всепожирающего общения – с открытым ртом, с глазами полными восторга и изумления, когда каждая лицевая пора готова впитать все, что будет сказано. Не дать себе засохнуть. Ненасытность и ненажерливість в каждом движении и взгляде. Мой жук-точильщик подтачивает меня изнутри. Наполовину я, реально труха. И что же я собираюсь сказать первому моему любимому человеку? То, что время от времени мне нужна встряска? Не поверит, не искренне. То, что мне иногда нужно общаться с другими людьми? Где-то более интересными и просто другими. Опять не поверит. Как же это выглядит на этот раз? Мы, наверное, скоро все умрем – потому, как не понимаем друг друга ни на грамм. Заживо в адском пламени сгорим. И почему меня уже не трогают женские слезы? Сохранить трогательность и потрогательность отношений. Это как? Ёптиль (ёлки-палки) – «послушай, всё в твоих руках. И даже я». Я думаю, что мне будет отказано в доступе к телу – к тому, к другому телу. К таким, на самом деле, важным для меня прослушиваниям. Жаль и зря. Не тем женщинам мы пытаемся петь дионисовы дифирамбы. И я убедился в этом сегодня. Не надо было фотографий. Но, в сущности, не в фотках и дело – они просто как масло в огне. Борьба, борьба и еще раз борьба. Как ни крути, она красива в своей неискренности. И такое уж у нее явное стремление сначала узнать все обо мне, а о себе только начинает заговаривать, а потом обрывается на самом неинтересном месте. Это даже не некрасиво. Да, она абсолютно меня не видит. После этого можно, куда подальше засунуть свою женскую интуицию. Она ничего не стоила, по крайней мере, сегодня. Я открыт как никогда – этого даже никто и не заметил. Всё так глупо и неискренне. Да, неискренность – девиз прошедшего вечера. А всё началось с Анастасии и пробитого колеса. Потом отказанный бильярд, отказ в одном клубе, потом в другом и в итоге маемо тот же кафе-бар и неприлично громко смеющуюся барышню по соседству… В конце концов, она заметила как у меня поменялось настроение. Сегодня я узнал некоторые неприятные моменты в ней, о которых конечно никогда себе не скажу – свеча, что ли горела слишком ярко. Господи, ну почему же все так получается? Просто у нее там барьер, через который никому не заглянуть – она и сама боится нуда заглядывать. И нахрена спрашивается? Она не смогла или не захотела сегодня рассмотреть моей искренности – наверное, я слишком переменчив и народ от этого пут(г)ается. Ну, ёлы-палы, ведь все же ясно как божий день. Остается надеяться на одно, что она возненавидит меня за мои неочищенные откровения из дневника. И все равно ничего не поймет. Она практик, но слов ей не хватает нужных. Она, вероятно, думает, что я буду биться за нее до последней капли крови. То, что разглядел сегодня – действительно сильно подействовало на меня. Да. Мне определенно не хватает предательства и надеюсь, что вскорости я его получу. Оно мне сейчас так нужно – як ніколи. Женщина просто как на раскладке, я думал, что буду долго ее читать, а проглотил в один момент и косточки сплюнул. Ценности и принципы – ничего не стоящие, даже в женском применении. Я даже с себя не буду сегодняшнюю грязь смывать – нахер надо. Одно слово – fuck. Или – ups. В таком упадническом настроении даже ничего и вытянуть из себя не могу. Она ничего не прочувствовала - что, неужели все в таком запустении? Могла бы и извинительный SMS отправить. Так нет же – не ждите батенька. Да, не тем женщинам мы поем дионисовы дифирамбы. С такой атрофированностью ей трудно будет идти по жизни. Понапридумывала под себя защитных рефлексов и теперь вся в блоках. Она просто не догадывается, что я от нее хочу – хотя я был сегодня раскрытой книжкой, инструкцией по применению. И к моим немногочисленным вылазкам относится очень осторожно. Она всё равно ничего не поймет из дневника, а запутается только окончательно. Я опережаю её на два шага как минимум. Только два шага – а я уже далеко впереди в желтой майке лидера. Со своей ср… интуицией – все равно не поймет. Продолжение следует...
© Woldemar 16.11.2001 All rights reserved.

Прилив жертвенных и не по сезону теплых чувств. Практически кострища.

15.11.01
Прилив жертвенных и не по сезону теплых чувств. Практически кострища. В таких случаях целуются женские пятки, массируются ягодицы, чуть ли не засос с проглотом. Стоит произойти какому-то маленькому событию – скажем повышению температуры – и все. Неприступные на первый взгляд бастионы дают трещины, и кирпичи сами начинают вываливаться из стен. Может спасти какая-нибудь смоктулька, а может и не спасти. И все-таки я думаю, что слишком строго к ним нельзя относиться. Они же слабее нас. Хоть и кажутся иногда сильнее. Когда ноги не дышат из-за синтетических носков, это тоже плохо – прерывается связь с землей-матушкой. И почему мы любим издеваться над теми, кто реально слабее нас и мы это знаем? Это от нашей слабости, выдаваемой за сильность. И все-таки, пока я ничего не понимаю. Силюсь понять, но все равно возвращаюсь к одному и тому же месту. Что же женщина хочет? Или она просто ждет, когда от нее что-то захотят или ее захотят. Так хотим же – прямым текстом и большими буквами. Как говорит одна знакомая другой моей знакомой: «Лучше сделать и потом жалеть, чем не сделать и потом тоже жалеть». Больше в этом женского, я думаю. Любимый человек заболевает – это плохо. Это стало ясно вчера, это подтвердилось сегодня. Мне предоставляется почетное право отвезти ее домой сегодня вечером после работы. Прежде я хотел завести обширную беседу с самим собой о любви к моим любимым. Сейчас не знаю. Чувства более заботливые, чем любвеобильные... Через какое-то время. Мощная врезка из «Сексуса»: «Ей нужны были коленки, на которых можно сидеть в полумраке, мужской член, таинственно проникающий в нее, невнятные слова, бормотания, в которых спрятаны ее запретные, невыразимые желания». Я чувствую, что, наверное, уже хочу поцеловать ее. В губы, конечно, куда же еще. Ну, есть места, есть. Нежно без засоса, без проглота. Чтобы на губах осталось ничем не смываемое ощущение беспризорной безнаказанности. Она попробовала за мной поухаживать. Даже положила мне в чай полторы ложечки сахару, еле дрожащей рукой. Да, она готова к поцелую и давно. А я готов? Сегодня она говорила больше, чем слушала. Это хорошо. Это она, прежде всего, для себя говорит – пусть спустит малёха. Ей есть еще о чем мне и только мне сказать. Остается только ждать. Ей становится легче. А то, что ей тяжело, я вижу. Уже смирилась с мыслью, что надо без лишних вопросов принимать то, что дают. «Самоубийство отложим назавтра». Есть ради кого жить. Как в «Дон Жуан де Марко»: «Ради чего стоит жить и ради чего стоит умереть». Ради одного и того же, догадываетесь? Продумываю не мучительно варианты. Побольше спонтанности, незапланированности, импровизации, наскоков и перескоков. И чистой воды. И только не надо, чтоб что-то приснилось – только все испортится, неправильно подумается, неверно истолкуется. И больше ничего. Переписал в прошлом дне уже лишние 10 минут. Следующий день уже имеем.

© Woldemar 15.11.2001 All rights reserved.

Опять борьба, причем вечная. Борьба с женщинами, за женщин, против женщин

14.11.01
Опять борьба, причем вечная. Борьба с женщинами, за женщин, против женщин. Какими-то невероятными усилиями я держусь эту неделю. Был уговор с самим собой – месть, кровь и преисподняя. Как оказалось, не все так просто. Снова подкинули надежду – мой компас земной – как подачку для голодной собачки, еще и по головке погладили. Хватаюсь за соломинку, которая должна меня уволочь на дно окияна. Ну и что теперь прикажете делать с подкидышем? Согреть, накормить и приласкать? Может еще и воспитать? Неужели слишком много минусов. Нет, я знаю, они у нас имеются, некоторые даже сознательно хвалим иногда, когда особенно отличатся. Как я еще не умер, что же меня поддерживает на самом деле? Меня проверяют, наверное. Папочку завели, какие-то вырезки из памяти туда откладывают. Детским почерком написана на папке моя фамилия. Она пухлая, но пустая. Она не влазит ни на какие книжные полки, поэтому лежит все время на столе – дабы маячить перед глазами. Бумажки-обрывочки такие из школьных тетрадей в косую линейку туда бросаются. На них иероглифы, знаки препинания, заглавные и прописные буквы русского и латинского алфавитов, плюсы, минусы, кавычки – просто ребус какой-то к разгадке. Бери и мучайся, называется. Да, действительно – «это сильнее меня». Даже сейчас, когда все кажется еще более запутанным и туманным чем прежде, даже сейчас у меня больше сил и смелости, чтобы прыгнуть с девятого этажа. Я чувствую, нет, не чувствую. Я догадываюсь, сколько будет писаться обещанная рецензия. И что же там будет написано? Знамо что. Такая же ересь, как и само произведение. Даже хуже, ведь впечатление от прочитанного всегда глубже. Я даже знаю, какими словами она будет написана. И это называется - я стараюсь. Новое определение этого слова. Так, что мы имеем по Далю с этим словом: стараться – тщиться, усердствовать, прилежать, силиться, стремиться, усильно трудиться, заботиться, хлопотать, делать со рвением, усердно, прилагать все средства. Вот что это!!! Было ли что-нибудь из этого сделано? Ничего!!! Женский вариант. Стараться так, чтобы никто не увидел. Нам надо догадаться – по закрытым глазам и открытым ртам, по количеству расстегнутых пуговок и по зловредности улыбки.

© Woldemar 14.11.2001 All rights reserved.

Одну женщину я еще не видел, другая еще не проснулась, а я уже догадался, что нужно обоим.

13.11.01
Одну женщину я еще не видел, другая еще не проснулась, а я уже догадался, что нужно обоим. «This make or die». Как в песне. «Сделай это или умри». Одна приснилась, гасящей жуткий огонь, такая себе дева в прорезиненном пожарном костюме и с волосами, выбившимися из-под каски – почему-то с радостным лицом. Второй приснился я. «Ну-ка добрый молодец, вставь красавице конец…» И придётся вставить. А что делать? А если завтра война? «На его месте должен был оказаться я…» Не тем женщинам мы поем дионисовы дифирамбы. Может в нас слишком много от Ницше? Поубавим, поубавим прыть. И как только ты думаешь, что всё, конец, аврал, они дают тебе такой ненужный проблеск надежды. Это какое-нибудь вполне невинное покраснение, или поза, или отогнутый пальчик… Был гроб, наглухо заколоченный добросовестным гробовщиком и был слой земли над ним, и был слой листьев над ним, и был слой снега над ним… В гробу я – мне уже начало становится удобно в нем – кости приспособились к дереву и они нежно прижались друг к другу. И тут вдруг кто-то начинает срывать крышку – неумело и по-женски. И как это я не услышал стука лопат о дерево? И как же они вообще смогли меня отыскать? Ведь прямо над гробом ни насыпи, ни креста, ни плиты, вообще ничего – как я и просил. По запаху нашли, ироды. Раскопали. Незнакомая женщина начинает поднимать меня. И какому дурню вздумалось похоронить меня в бабочке? Ну ладно и на том спасибо, хорошо, что не в спортивном костюме. Она осыпает поцелуями и орошает слезами те места, которые когда-то у меня назывались щеками, лбом, глазами, носом, ртом, подбородком, ушами… Она целует меня в зубы – все, что осталось во мне как от живого. Они крепки – в свое время попался хороший стоматолог. Слезы не задерживаются на лице или на том, во что оно сейчас превратилось. А скатываются в щели: глазные, носовые и ротовые. Помаду, кстати, могла бы и смыть прежде чем целовать. И даже если теперь ее вытереть – я все равно останусь с еле заметным розовым оттенком на лице или на том, во что оно сейчас превратилось. Что на это скажут мои соседи? И вообще они собираются меня обратно закапывать или нет? Мне уже становится холодно. Да и снег еще ко всему пошел. Что ж это она меня так сильно тянет – сейчас руки повырывает. А грудь-то, грудь, господи, сейчас вывалится. Ее грудь. Нет, не вывалится. Так нада. Пахнет сексом. Так это выходит, что она только что отзанималась. Вот блин. И к чему тогда весь этот цирк? Или не сексом пахнет. Тогда чем я чую? У меня же ведь нет носа. Может, вижу. Так ведь и глаз тоже нет. Слёзы льются сами. Женщина или девушка уже не плачет, а слезы все равно льются. Просто в ней плачет кто-то другой – тот справдешний и непонарошковый... Дочитал «Дневник» Анаис Нин. В общем и целом – мощно как для женщины. Особенно финал, там, где она описывает свои шестимесячные искусственные роды. Да в каких красках, боже, в каких красках. Ну, краска преимущественно одна – красная, что и понятно. Приведу пару строк: «Эти ноги я раскидывала для радости, и мёд наслаждения стекал по ним – теперь эти ноги корчатся от боли и кровь стекает по ним, а не мёд. Та же самая поза и так же проступает влага, но вот только не любить я готовлюсь, а умирать». Вот ведь как. Слишком правдоподобно, чтобы быть, слишком ошеломляюще, чтобы существовать. Как после сна Раскольникова – потрясает до самых глубин. Заражен психоанализом от Анаис. Снова женщины. Теперь Миллер. «Сексус»: «Только тогда мужчина начинает постигать глубину женской натуры, когда решается явно и недвусмысленно отдать ей свою душу». На что Анаис отвечает ему на страницах своего «Дневника»: «В своих книгах ты создаешь самого себя. В «Тропике Рака» ты был только членом и брюхом. В «Черной весне» у тебя появились глаза, сердце, уши, руки. Мало-помалу с каждой книгой ты будешь превращаться в полноценного человека, и лишь тогда ты сможешь написать о женщине, только тогда, не раньше». Была брошена фраза: «Я стараюсь и не обязательно, чтобы другие это чувствовали». Мои горящие щеки, что ли предмет ваших стараний, так? Интересно, что из этих стараний получится? Ничего, ибо, прежде всего и ради всего – сам процесс. Так что мы можем в итоге ничего и не дождаться. А я уже грешным делом набросил на нее простынку. Ну и зачем нам такие надежды, зачем? Женщина считает. Просто долго все это у нее получается. Хочет просчитать все до конца и не ошибиться. Все равно ошибиться. Даже если и просчитать абсолютно все – то, что нас устраивает сегодня, назавтра уже не годится ни к черту… Оказывается, я обидел человека. Завтра пойду извиняться. Попросил написать рецензию на свой «Империал». Не знаю, получится ли у нее. Как будет, так и будет. Подивимось. Но все-таки просчитывает она все слишком уж долго. Практики. А я о чём говорю? Она ошибётся в любом случае. Почему я в этом так уверен? Наперекор ей я не сделаю. Пусть это будет ее и только ее решение – если она вообще умеет принимать решения. За которое и будет потом единственно и нести ответственность. Я много ей рассказал о себе. Под предлогом того, что якобы она больше любит слушать, чем говорить, почти ничего про себя и не рассказала. Ставим пятерку. Я сам в себе не все понимаю – даже когда второй, третий раз прочту то, что написал, ломаю голову, что же я хотел этим сказать. Но даже для самого себя я все время оставляю халтурку для мозгов – ну и для других соответственно.

© Woldemar 13.11.2001 All rights reserved.

С чего все начиналось...

12.11.01
Новое слово: пузямистость. Пятый месяц… И это ж надо такому случиться? Я даже еще не начал читать ему Миллера. Генри Миллера. Ему или ей? Не важно. А вы думали сказочки там какие-нибудь, duck-tales. Миллер и только Миллер. Ему должно понравиться. Опять ему. Смирился что ли с мыслью? Хотя мысль была с точностью до наоборот. Просто думаю наоборот, чтобы получилось то, что надо. А что надо? Уверен, что надо именно это? Позади жуткий трехмесячный токсикоз, во время которого мне и самому иногда хотелось сходить и порыгать на пару. Зато сейчас изжога – значит с волосами. Почему меня так трогают женские слезы? Каждый раз, точнее после каждого раза, говоришь себе, что это в последний раз и снова все по новой. Цепляние за утраченную сексуальность. И даже Дуня – такая проверенная и безотказная – и та не у дел. «Поздно, о чем-то думать слишком поздно – тебе я чую, нужен воздух…» Вторые сутки хожу как ошпаренный пэсык – щеки горят. Неужто кто обсуждает? Не верю – кому я нах…р сдался. «Не отпускай меня – вдруг кто увидит». Картина перед глазами – рождение ребенка. Но ребенок не плачет, он живой, он просто не плачет. Взъерошенные волосы и приподнятые бровки – видно, что у него есть какая-то мысль, просто сказать он пока не может. И мы даем ему ручку и бумагу. Дальше все несколько размывается. В смысле – картина… Творожная запеканка с яблочным джемом на основе манки и чайная ложечка, пахнущая луком. Возможно ли такое? Одно в другом – ложечка в запеканке. «Ломай мои пальцы, целуй мою кожу…». То, как и каких женщин мы любим, просто разрывает на части. Они говорят или думают или хотят сказать и все-таки передумывают. «Я хотела стать женщиной, рожденной не из ребра Адама без его ведома, а созданной им самим по его замыслу, образу и подобию потому, что ему потребовалось моё существование». Анаис Нин «Дневник». Мы выбираем женщин, но в конце, в грустном и неминуемом конце, оказывается, что нет, это нас выбрали. Хуже всего даже не абсолютное непонимание. И даже не желание понять. Понять можно всегда, даже проникнуться, впрыгнуть на миг в оставленную без присмотра чужую жабьячу шкурку. В какой-то миг мы настроены на разгадывание непостижимого и загадочного с первого взгляда, а в итоге оказывается, что в тот таинственный момент ее больше всего интересовал ее новый парик и не сбился ли он. Скажут – это же женщина. Улыбнуться. Почешут затылки. Мы даем им себя помучить, потерзать, поиздеваться. Это игра. Бесконечное беганье туда сюда. Деньги только тратим на проезд. Нам надо жить от них совершенно отдельно. Изредка делать набеги для удовлетворения своих и чужих сексуальных потребностей, просить разрешение на получасовое свидание с сыном или дочерью, посылать деньги, иногда цветы, делать необязательные телефонные звонки – но ни за какие коврижки не оставаться. Еще толком не зная, за что их можно полюбить, мы уже знаем наверняка, за что их можно ненавидеть.
© Woldemar 12.11.2001 All rights reserved.