20.11.01
Я в КПИ, в столовой. Раньше здесь только ели и пили, теперь не только едят, но и учатся. Волна ностальгических воспоминаний. И почему же, когда все так классно и херово одновременно, то и жить по большей части и не хочется. И снова нам подбрасывают надежду. Какое классное у нее сегодня настроение. Улыбается много и смеется тоже сколько же – это добавляет мне сил. Это вытаскивает меня из болотной трясины и из зыбучего песка; это позволяет мне вздохнуть полной грудью и надолго растянуть выдох. Скоро кровь моя начнет просачиваться через кожу на теле в тех местах, где у меня есть жизненно важные органы. Там всё разорвано в невосстановимые клочья и лохмотья – я чувствую это – и как еще только жизнь теплится в этом трижды никому не нужном теле. Сегодня целый день кружится снег. Во все стороны летает – танцует сам с собой. <…> Но все-таки свою жизненную ненужность я сейчас ощущаю не так, как раньше. Оно смутное это чувство, отдалено, загорожено и спрятано глубоко, но когда оно начинает шевелиться, всё остальное замолкает. <…> Да, трудно ей придется со мной, если вообще придётся. Понять то можно, нет, пожалуй, и понять нельзя. А тем более привыкнуть к моему постоянному противоречию самому себе, к бесконечным перескакиваниям с одного на другое, к мгновенным переменам настроения. Осторожничает… После вечерней встряски. Теперь, я чувствую, борьба будет идти за каждый прожитый день, за каждый проведенный час вдали от дома, за каждый не пойманный взгляд, за каждое мгновение, проведенное в одиночестве. Я дал по голове тому третьему, который начал было поднимать свою головешку. Мне и двух с головой хватает. Один – веселый и легкий в общении, второй – замкнутый и угрюмый. Оба кипят страстями, оба на пределе. Боженька начинает сердиться, когда столько раз заглядываешь по ту сторону добра и зла. И что самое странное и сраное, так это то, что любить я меньше никого не стал, а говорят, что даже чувствуют. Ну, раз так, то, наверное, надо поверить. Но не верю. Как там, в песне поётся: «Моей огромной любви хватит нам двоим с головою». Я бы спел: «Моей огромной любви хватит им двоим с головою» или «Моей огромной любви хватит нам троим с головою». Никогда я не был так близок к смерти, как сейчас – суицидом тут и не пахнет. Я просто чувствую её дыхание. И это в то время, когда я стольким людям нужен: один говорит это прямым текстом, другой не говорит, а только бьется руками и ногами, третий, так тот вообще только думает. Молчит и думает. Но как он это делает! Это просто п….ц. Ну, то, что я дьявол – это понятно. Но чтобы в женщине было столько бесовского – это уж увольте. Fuckовченко какой-то. Сколько раз за сегодня я сказал, что у меня все порвано внутри, чтобы не надоесть? Один, два раза, десять? Мало. Прибавьте, умножьте и возведите в степень. И все равно будет мало. Я люблю её всем телом, всеми фибрами своей души, всеми желудочками своего сердца, целой печенью и цельной селезенкой, и даже самим желудком, не говоря уже о почках, которые в этот раз обе – за. Сомневающихся и воздержавшихся нет. Правда есть один воздержавшийся – все время с угрюмым и пониклым видом ходит он. А так все в одном ряду; обувь у всех начищена так, что солнечные зайчики играют на зрачках и все подтянуты даже излишне торжественности самого события. Тут же цитатка из «Идиота» Достоевского: «… но за этого человека я, так сказать, даже жизнью… нет, впрочем, преувеличивать не хочу, - не жизнью, но если, так сказать, лихорадку, нарыв какой-нибудь или даже кашель, - то ей-богу, готов буду перенести, если только за очень большую нужду; ибо считаю его за великого, но погибшего человека!» <…> Просто не верится, что человек, выливающий на тебя пять минут назад ведро отборного дерьма, через мгновение может иметь такое ангельское выраженьице лица. И откуда в них это? Пускай теперь человек сам пошевелит. И не только пальчиками. Писем больше не будет – только взгляды по пересеченной местности. А во взглядах еще ко всему разбираться надо уметь. Да, я слишком забежал вперед, хотя и два раза возвращался проверять, как там идет основная часть восхожденцев. Ну, как она может идти? Без предварительной физ. подготовки, без особого энзузазизма, за своими рюкзаками с едой еле ноги волочат – вот как она идёт. Переход подачи. Спущен мяч? Подкачать. Нет насоса? А может просто нет желания. То, что постоянно откладывается на потом, когда-нибудь вообще произойдет? Ох уж мне это прекрасное потом. «Прекрасное далека, не будь ко мне жестока…»
Я в КПИ, в столовой. Раньше здесь только ели и пили, теперь не только едят, но и учатся. Волна ностальгических воспоминаний. И почему же, когда все так классно и херово одновременно, то и жить по большей части и не хочется. И снова нам подбрасывают надежду. Какое классное у нее сегодня настроение. Улыбается много и смеется тоже сколько же – это добавляет мне сил. Это вытаскивает меня из болотной трясины и из зыбучего песка; это позволяет мне вздохнуть полной грудью и надолго растянуть выдох. Скоро кровь моя начнет просачиваться через кожу на теле в тех местах, где у меня есть жизненно важные органы. Там всё разорвано в невосстановимые клочья и лохмотья – я чувствую это – и как еще только жизнь теплится в этом трижды никому не нужном теле. Сегодня целый день кружится снег. Во все стороны летает – танцует сам с собой. <…> Но все-таки свою жизненную ненужность я сейчас ощущаю не так, как раньше. Оно смутное это чувство, отдалено, загорожено и спрятано глубоко, но когда оно начинает шевелиться, всё остальное замолкает. <…> Да, трудно ей придется со мной, если вообще придётся. Понять то можно, нет, пожалуй, и понять нельзя. А тем более привыкнуть к моему постоянному противоречию самому себе, к бесконечным перескакиваниям с одного на другое, к мгновенным переменам настроения. Осторожничает… После вечерней встряски. Теперь, я чувствую, борьба будет идти за каждый прожитый день, за каждый проведенный час вдали от дома, за каждый не пойманный взгляд, за каждое мгновение, проведенное в одиночестве. Я дал по голове тому третьему, который начал было поднимать свою головешку. Мне и двух с головой хватает. Один – веселый и легкий в общении, второй – замкнутый и угрюмый. Оба кипят страстями, оба на пределе. Боженька начинает сердиться, когда столько раз заглядываешь по ту сторону добра и зла. И что самое странное и сраное, так это то, что любить я меньше никого не стал, а говорят, что даже чувствуют. Ну, раз так, то, наверное, надо поверить. Но не верю. Как там, в песне поётся: «Моей огромной любви хватит нам двоим с головою». Я бы спел: «Моей огромной любви хватит им двоим с головою» или «Моей огромной любви хватит нам троим с головою». Никогда я не был так близок к смерти, как сейчас – суицидом тут и не пахнет. Я просто чувствую её дыхание. И это в то время, когда я стольким людям нужен: один говорит это прямым текстом, другой не говорит, а только бьется руками и ногами, третий, так тот вообще только думает. Молчит и думает. Но как он это делает! Это просто п….ц. Ну, то, что я дьявол – это понятно. Но чтобы в женщине было столько бесовского – это уж увольте. Fuckовченко какой-то. Сколько раз за сегодня я сказал, что у меня все порвано внутри, чтобы не надоесть? Один, два раза, десять? Мало. Прибавьте, умножьте и возведите в степень. И все равно будет мало. Я люблю её всем телом, всеми фибрами своей души, всеми желудочками своего сердца, целой печенью и цельной селезенкой, и даже самим желудком, не говоря уже о почках, которые в этот раз обе – за. Сомневающихся и воздержавшихся нет. Правда есть один воздержавшийся – все время с угрюмым и пониклым видом ходит он. А так все в одном ряду; обувь у всех начищена так, что солнечные зайчики играют на зрачках и все подтянуты даже излишне торжественности самого события. Тут же цитатка из «Идиота» Достоевского: «… но за этого человека я, так сказать, даже жизнью… нет, впрочем, преувеличивать не хочу, - не жизнью, но если, так сказать, лихорадку, нарыв какой-нибудь или даже кашель, - то ей-богу, готов буду перенести, если только за очень большую нужду; ибо считаю его за великого, но погибшего человека!» <…> Просто не верится, что человек, выливающий на тебя пять минут назад ведро отборного дерьма, через мгновение может иметь такое ангельское выраженьице лица. И откуда в них это? Пускай теперь человек сам пошевелит. И не только пальчиками. Писем больше не будет – только взгляды по пересеченной местности. А во взглядах еще ко всему разбираться надо уметь. Да, я слишком забежал вперед, хотя и два раза возвращался проверять, как там идет основная часть восхожденцев. Ну, как она может идти? Без предварительной физ. подготовки, без особого энзузазизма, за своими рюкзаками с едой еле ноги волочат – вот как она идёт. Переход подачи. Спущен мяч? Подкачать. Нет насоса? А может просто нет желания. То, что постоянно откладывается на потом, когда-нибудь вообще произойдет? Ох уж мне это прекрасное потом. «Прекрасное далека, не будь ко мне жестока…»
© Woldemar 20.11.2001 All rights reserved.
Комментариев нет:
Отправить комментарий