12.11.01
Новое слово: пузямистость. Пятый месяц… И это ж надо такому случиться? Я даже еще не начал читать ему Миллера. Генри Миллера. Ему или ей? Не важно. А вы думали сказочки там какие-нибудь, duck-tales. Миллер и только Миллер. Ему должно понравиться. Опять ему. Смирился что ли с мыслью? Хотя мысль была с точностью до наоборот. Просто думаю наоборот, чтобы получилось то, что надо. А что надо? Уверен, что надо именно это? Позади жуткий трехмесячный токсикоз, во время которого мне и самому иногда хотелось сходить и порыгать на пару. Зато сейчас изжога – значит с волосами. Почему меня так трогают женские слезы? Каждый раз, точнее после каждого раза, говоришь себе, что это в последний раз и снова все по новой. Цепляние за утраченную сексуальность. И даже Дуня – такая проверенная и безотказная – и та не у дел. «Поздно, о чем-то думать слишком поздно – тебе я чую, нужен воздух…» Вторые сутки хожу как ошпаренный пэсык – щеки горят. Неужто кто обсуждает? Не верю – кому я нах…р сдался. «Не отпускай меня – вдруг кто увидит». Картина перед глазами – рождение ребенка. Но ребенок не плачет, он живой, он просто не плачет. Взъерошенные волосы и приподнятые бровки – видно, что у него есть какая-то мысль, просто сказать он пока не может. И мы даем ему ручку и бумагу. Дальше все несколько размывается. В смысле – картина… Творожная запеканка с яблочным джемом на основе манки и чайная ложечка, пахнущая луком. Возможно ли такое? Одно в другом – ложечка в запеканке. «Ломай мои пальцы, целуй мою кожу…». То, как и каких женщин мы любим, просто разрывает на части. Они говорят или думают или хотят сказать и все-таки передумывают. «Я хотела стать женщиной, рожденной не из ребра Адама без его ведома, а созданной им самим по его замыслу, образу и подобию потому, что ему потребовалось моё существование». Анаис Нин «Дневник». Мы выбираем женщин, но в конце, в грустном и неминуемом конце, оказывается, что нет, это нас выбрали. Хуже всего даже не абсолютное непонимание. И даже не желание понять. Понять можно всегда, даже проникнуться, впрыгнуть на миг в оставленную без присмотра чужую жабьячу шкурку. В какой-то миг мы настроены на разгадывание непостижимого и загадочного с первого взгляда, а в итоге оказывается, что в тот таинственный момент ее больше всего интересовал ее новый парик и не сбился ли он. Скажут – это же женщина. Улыбнуться. Почешут затылки. Мы даем им себя помучить, потерзать, поиздеваться. Это игра. Бесконечное беганье туда сюда. Деньги только тратим на проезд. Нам надо жить от них совершенно отдельно. Изредка делать набеги для удовлетворения своих и чужих сексуальных потребностей, просить разрешение на получасовое свидание с сыном или дочерью, посылать деньги, иногда цветы, делать необязательные телефонные звонки – но ни за какие коврижки не оставаться. Еще толком не зная, за что их можно полюбить, мы уже знаем наверняка, за что их можно ненавидеть.
© Woldemar 12.11.2001 All rights reserved.
Новое слово: пузямистость. Пятый месяц… И это ж надо такому случиться? Я даже еще не начал читать ему Миллера. Генри Миллера. Ему или ей? Не важно. А вы думали сказочки там какие-нибудь, duck-tales. Миллер и только Миллер. Ему должно понравиться. Опять ему. Смирился что ли с мыслью? Хотя мысль была с точностью до наоборот. Просто думаю наоборот, чтобы получилось то, что надо. А что надо? Уверен, что надо именно это? Позади жуткий трехмесячный токсикоз, во время которого мне и самому иногда хотелось сходить и порыгать на пару. Зато сейчас изжога – значит с волосами. Почему меня так трогают женские слезы? Каждый раз, точнее после каждого раза, говоришь себе, что это в последний раз и снова все по новой. Цепляние за утраченную сексуальность. И даже Дуня – такая проверенная и безотказная – и та не у дел. «Поздно, о чем-то думать слишком поздно – тебе я чую, нужен воздух…» Вторые сутки хожу как ошпаренный пэсык – щеки горят. Неужто кто обсуждает? Не верю – кому я нах…р сдался. «Не отпускай меня – вдруг кто увидит». Картина перед глазами – рождение ребенка. Но ребенок не плачет, он живой, он просто не плачет. Взъерошенные волосы и приподнятые бровки – видно, что у него есть какая-то мысль, просто сказать он пока не может. И мы даем ему ручку и бумагу. Дальше все несколько размывается. В смысле – картина… Творожная запеканка с яблочным джемом на основе манки и чайная ложечка, пахнущая луком. Возможно ли такое? Одно в другом – ложечка в запеканке. «Ломай мои пальцы, целуй мою кожу…». То, как и каких женщин мы любим, просто разрывает на части. Они говорят или думают или хотят сказать и все-таки передумывают. «Я хотела стать женщиной, рожденной не из ребра Адама без его ведома, а созданной им самим по его замыслу, образу и подобию потому, что ему потребовалось моё существование». Анаис Нин «Дневник». Мы выбираем женщин, но в конце, в грустном и неминуемом конце, оказывается, что нет, это нас выбрали. Хуже всего даже не абсолютное непонимание. И даже не желание понять. Понять можно всегда, даже проникнуться, впрыгнуть на миг в оставленную без присмотра чужую жабьячу шкурку. В какой-то миг мы настроены на разгадывание непостижимого и загадочного с первого взгляда, а в итоге оказывается, что в тот таинственный момент ее больше всего интересовал ее новый парик и не сбился ли он. Скажут – это же женщина. Улыбнуться. Почешут затылки. Мы даем им себя помучить, потерзать, поиздеваться. Это игра. Бесконечное беганье туда сюда. Деньги только тратим на проезд. Нам надо жить от них совершенно отдельно. Изредка делать набеги для удовлетворения своих и чужих сексуальных потребностей, просить разрешение на получасовое свидание с сыном или дочерью, посылать деньги, иногда цветы, делать необязательные телефонные звонки – но ни за какие коврижки не оставаться. Еще толком не зная, за что их можно полюбить, мы уже знаем наверняка, за что их можно ненавидеть.
© Woldemar 12.11.2001 All rights reserved.
Комментариев нет:
Отправить комментарий